Неожиданно ранняя весна одела буки молодой зеленой листвой, свежей и нежной, как юный листовой салат в корзинке зеленщика. Повсюду пестрели первоцветы, плясали колеблемые ветром радостные солнечные блики, щебетали птахи, большие и малые, и, не скупясь, куковали свое бесконечное «куку» предсказательницы долгой жизни, лесные кукушки. Буки — скромный домик сэра Генри Уилбриджа на опушке букового леса — на этом салатном фоне выглядел как старый добрый ростбиф, то есть уютно, надежно и гостеприимно. В Большой гостиной (которая имела полное право так именоваться, поскольку Малой гостиной в доме не было, и вообще в нем была только одна гостиная) — в Большой гостиной собрались почитатели Чайной философии, чтобы предаться очередному неспешному рассуждению. Надо сказать, что и этих джентльменов весна отчасти перековала (или перекуковала?) на свой лад — сэр Артур Биддл, например, неожиданно явился в бурой тирольской шапочке с фазаньим пером, а сэр Лесли Лесли* повязал возмутительно яркий шейный платок, который наверняка не осмелился бы надеть в другое время года.
Сэр Генри Уилбридж заваривал самый весенний из своих любимых чаев — сладкий японский чай гиокуро, пахнущий свежесрезанной травой и талой водой. Тема сегодняшнего обсуждения была ему не совсем близка, и он взирал на своих друзей с несколько обескураженной, хотя и доброй улыбкой.
— И все же, сэр Патрик, — заметил он, — не понимаю, как это вас угораздило предложить такую тему. Вы что, влюбились? Тогда я не на вашей стороне. Мне жаль леди Уормолд.
— Кошмар, катастрофа, — загрохотал сэр Джон, — бедная Лорен! Представляю себе эту картину — сэр Патрик отринул долг! Сэр Патрик влюблен! Сэр Патрик бежит с любовницей — какой-нибудь молодой оборотистой штучкой из тех, что не носят чулок, — и шлет телеграммы из Ниццы, что счастлив, наконец-то узнал жизнь и просит прислать денег и краски для усов!
— Да уж, пошлейшая картина, — согласился сэр Лесли, — но, должно быть, так же пошло выглядит и конец света…
— Джентльмены, джентльмены, — запротестовал сэр Патрик, — в предложенной мной теме как раз-таки нет места для краски для усов, отеля в Ницце и девиц без чулок! Отнюдь! Я предложил обсудить красоту несчастной любви как раз потому, что она никогда не скатывается до пошлости!
— И что же вы утверждаете? — подхватил сэр Лесли. — Что только несчастная любовь и может считаться любовью? Любовь прекрасная, любовь несчастная… — И сэр Лесли засвистал всем известный оперный мотив.
— Не столь категорично, — ответил сэр Патрик. — Кстати, вы виртуозно свистите. Но, в целом, неоспоримо, что даже самая прекрасная, самая поэтическая любовь, будучи взаимной, обречена на скорую утрату большей части своей поэзии. Взаимная любовь ведет к замужеству, браку, женитьбе, детям, покупке имущества, семейному досугу, долгам, финансовым спорам, ночным слезам, утренним мигреням, обидам, домашним халатам, кроссвордам, воскресной газете, взаимному охлаждению, чаепитиям в дамском клубе, гольфу, виски, жалобам и сплетням, детским простудам… Словом, всему тому, что называют счастьем домашнего очага. Несчастная любовь же так и остается мечтой, песней, порывом эфира, прекрасным стихотворением, начертанным в сердце…
— Вот, например, — перебил сэр Джон, — когда мне было двенадцать лет, я был страшным образом без взаимности влюблен в дочку мясника. Я принес ей флакон духов, украденных у матери, а также десять шиллингов и сливочную помадку, но она сказала, что все равно не станет со мной целоваться, потому что у меня уши оттопыренные, — сэр Джон Бальфур потрогал довольно красные и, действительно, весьма внушительные уши, — и что же это, поэзия, навеки начертанная в сердце? А вот Джудит со мной уже двадцать шесть лет, и я, положа руку на сердце, плохого слова про нее скажу, разве что утку она готовить не умеет… да еще ее сестра Маргарет… да ее любимая привычка все время меня обрезать в разговоре, как кухонного мальчишку… да еще эти вязанные салфетки… да…
— Вот видите, не зря сказал поэт: «Всюду боль, всюду боль!» — засмеялся сэр Лесли. — Пожалуй, только один сэр Генри влюблен одновременно и счастливо, и поэтично.
— Я? — неимоверно изумился сэр Генри. — В кого, позвольте же узнать!
— В чай, мой милейший сэр Генри, — ответствовал сэр Лесли, поднимая в приветственном жесте тонкую фарфоровую пиалу с освежающим гиокуро. — В чай как идею, в чай как сущность, в чай как напиток…
— И как процесс, — закончил вполне удовлетворенный сэр Генри. — Предадимся же этому процессу, оставив в покое бедного Купидона, у него и без нас полно работы!
И они пили чай, глядя на зеленеющий лес за окнами, долго и безмятежно. Не безмятежен был лишь один пожилой сэр Артур. Воображение против воли рисовало ему странные, тревожащие картины — белые набережные, лазурные волны, полотняные шляпы цвета карамели, вороные усы, песок, морские раковины, черные усы, легкие юбки и смуглые голые девичьи ноги, танцующие по песку…
*напомним, что всех мальчиков в древнем и славном роду Лесли зовут Лесли. Неясно, из каких соображений. Может быть, назло.
